— Почему дверь на третьем этаже не была заперта на ключ? Чтобы войти сюда, мне достаточно было повернуть ручку.
— Из осторожности.
— То есть?
— Каждый раз я делала вид, что пользуюсь ключом, но у меня был только один ключ, которым я для видимости ковырялась в замке. Я боялась, что если при расследовании у меня отберут всю связку и сравнят мои ключи и мужа, то сразу увидят, что у него нет ключа от третьего этажа.
Я отпустил руку мадам Драве.
— А я чуть было не провалил такой замечательный, до мелочей продуманный план.
Она кивнула.
— Да. Мне попался единственный человек в квартале, который не мог быть свидетелем. Когда вы сообщили мне, кто… кто вы такой, я была готова покончить с собой. Все нужно было начинать сначала.
— И вы начали?
— Да, только теперь все становилось гораздо сложнее из-за тела, которое остывало. Я постаралась как можно дольше отсутствовать с мсье Ферри, чтобы труднее было установить время смерти. Я сделала так, чтобы он отвел меня в шумное место, где нас обязательно должны были заметить. Мы надели на себя дурацкие бумажные шляпы, кидались серпантином, пили шампанское. Он сказал мне, что это его лучшая рождественская ночь.
Она устало махнула рукой.
— Как вы думаете — они будут проводить вскрытие?
— Если появятся какие-то сомнения, обязательно…
— Насколько я знаю, фенобарбитал не оставляет никаких следов в крови. А вот угол, под которым был сделан выстрел… Но мне кажется, я хорошо рассчитала…
Слушая ее спокойный голос, глядя на ее молодое благородное лицо, невозможно было поверить, что она совершила столь изощренное убийство.
— А что касается времени смерти… Если не будет вскрытия, то его нельзя проверить. И еще! Мсье Ферри засвидетельствовал, что салон был пуст, когда мы ушли. Он показал, что не покидал меня и мы вместе обнаружили труп.
Она встала передо мной, прижавшись к моим согнутым коленям, подняла к себе мою голову.
— Вы единственная и реальная опасность. Что вы чувствуете, держа в руках судьбу человека?
И это она спрашивала меня. Она, убившая мужа. Меня, убившего женщину.
— Почему вы убили его?
Она покачала головой:
— Не хочу даже пытаться объяснить вам это. Все из-за дочери. Он издевался над ребенком…
Внезапно я взорвался:
— Не надо только говорить, что вы собирались засунуть труп в ее маленькие ботиночки!
Женщина натянуто рассмеялась:
— Я не скажу этого, хотя вы, Альбер, недалеки от истины.
Она помнила мое имя! Что еще надо, чтобы заполучить мужчину в союзники. До сих пор мне было лишь небезразлично, что она выбрала меня в ресторане. Или меня выбрала сама судьба? Не благодаря ли более сложному сплетению обстоятельств я оказался за соседним столиком. Всего лишь за день до этих событий я проснулся в тюрьме за тысячи километров отсюда, и цепь удивительных случайностей привела меня на это свидание.
— Ваша выдумка с церковью была просто гениальной.
— Это вы мне подсказали. Когда вы позвонили, я была в комнате Люсьенны, смотрела, как она спит, и задавала себе вопрос, неужели есть матери, которые могут уничтожить и себя и ребенка. Я пыталась найти этот ужасный рецепт. А когда я увидела вас в толпе у церкви, то чуть было не закричала от отчаяния.
— Кстати, вы что-нибудь говорили обо мне полиции?
— Ферри назвал ваше имя, но так как вас не было, когда обнаружили тело, полицейские не придали этому значения…
— Они вернутся?
— Безусловно. Еще заявятся и сонные родственники, и чиновники из магистрата. Вчера все много выпили и мало спали. Это будет кошмаром, хотя вряд ли все придут раньше полудня. Должны же они немного поспать, разве нет?
— Вы поднялись, чтобы убрать все из этой комнаты?
— Да. У меня не так уж много времени…
Она ждала моего приговора. Мадам Драве не преувеличивала — ее судьба была в моих руках. Я окинул комнату разочарованным взглядом. Теперь это была декорация. Декорация трагедии.
— Что вы собираетесь делать с мебелью?
— Кресло подходит в пару к тому, что стоит в салоне. Я убрала его оттуда, чтобы освободить место для елки. Достаточно спустить его в одну из комнат, в столовую, например. Полицейские даже не входили туда. Бутылки можно пристроить где-нибудь на кухне. Проигрыватель, бар и елку надо сломать и сжечь в топке центрального отопления — она большая. Остается диван, но его можно оставить здесь. У меня есть чехол другого цвета.
— Очень хорошо! — решительно сказал я. — Тогда за дело.
Она рассчитывала на мое молчание, но помощи никак не ждала и пришла в некоторое замешательство. Я посмотрел на часы. Я чувствовал непонятную уверенность. Это убийство было своего рода шедевром, и я хотел участвовать в его создании. Было почти восемь утра. У нас оставалось не больше часа.
С помощью мадам Драве я отнес в лифт кресло, бар, проигрыватель и столик, на котором он стоял. Кресло мы оставили в столовой, как она и хотела. Разломать бар, проигрыватель и столик было для меня пустяком. К тому же ломать на мелкие части не было необходимости, потому что печка оказалась действительно огромной. Когда все сгорело и от проигрывателя осталось лишь несколько пружин, я вновь наполнил печь.
Красные, как петушиный гребень, мы поднялись на третий этаж.
Нам еще нужно было снять с елки многочисленные новогодние игрушки, прежде чем сломать ее и сжечь. Мы молча принялись за дело. Мы действовали, как в бреду, и чем меньше комната напоминала салон, тем больше мы торопились. В любой момент мог прийти какой-нибудь полицейский и застать меня у Драве.